Святая Трезвость

БРАТЕЦ

у священника

Отрывок

из книги священника Григория Спиридоновича Петрова

(«ЗАТЕЙНИК». Издательство СПб, 1904 г.)

священник

на беседе у БРАТЦА


Братец у священника

Необычный посетитель пришёл к о. Ивану.

-  Могу ли я с вами, о. Иван, побеседовать час-другой? - спросил пришедший.

О. Иван был в тот момент свободен и дал согласие.

Посетитель был в пальто, под которым виднелась крас­ная шёлковая рубашка, а поверх неё на шее - перламут­ровый крест. Лицо измождённое: щёки ввалились, глаза впалые. Видимо, человек долго морил себя постом.

Голос был глуховатый, но приятный, говор мягкий.

-  Я к вам, батюшка, с просьбой, - начал Он, - мы с вами по Христову имени - тёзки, но друзья мои зовут меня Братцем Иоанном. Был я торговый человек, имел лавку... Лавка погорела. И остался я яко благ, яко наг, яко нет ничего. Взяла, было, меня тоска. Но вспомнил Иова и не стал роптать. Думаю: это зовёт меня Христос Спаситель, как Петра и других Апостолов. «Оставь сети и будь ловцом человеков». И завёл я, батюшка, другую торговлю. Пошёл я на рынок нашей суеты и стал ску­пать для Бога живые души человеческие. Дьявол ску­пает для себя, даёт свою цену, а я скупаю для Бога, сулю другую плату. Сказано: кто пойдёт за Христом, тот непотеряет награды своей ни в сей жизни, ни в будущей. Кое-кто и слушает. Приходят пьяницы, блудницы, рас­путницы и просят: «Помолись». «Молитесь, - говорю, - сами. По вере вашей дано будет вам». «Будем молить­ся вместе».

Молимся - и по вере даётся. Бывает, бросают и пьян­ство, и блуд, начинают новую, христианскую, жизнь. Я их тогда посылаю в храм к священнику. В Евангелии от Луки сказано, что, когда Иисус Христос исцелил десять прокажённых, Он их послал к священникам: «Идите и покажитесь священникам».

Сам-то я - маленький человек, но что-нибудь хоть по­слать-то, направить тоже могу. На манер, как бы собака при стаде. Пастух пасёт стадо, гонит на пастбище, на во­допой, ведёт домой: руководит людей к Богу, а собака не даёт отбиться в сторону. Собака её назад, к стаду. Так и Я, и народ не брезгует Мной! С любовью слушает Моё сло­во. Собираются столько, сколько может поместить квар­тира. Живу я сейчас у шорника на горе. Может быть, зна­ете. Я тут вижу указание Божие.

Шорник, мой хозяин, шьёт сбрую и хомуты на лоша­дей, чтобы возить груз человеческий, а мне Господь по­слал нести недостойными руками хомут, иго Христово на людей, чтобы нести нам всем бремя Христово.

Только заминка тут выходит. По человечеству у поли­ции свои порядки. Мало ли зачем собираются люди? Может быть, у них умысел другой? Полиция и следит. Следит и за нами, когда мы собираемся, придёт и пе­репишет. Мы снова беседуем, а полиция опять пишет. Писали они так, писали, да и надоело им что ли? Позва­ли они меня в сыскное отделение. Привели к самому на­чальнику.

«Что это за собрание такое у тебя бывает?» - спраши­вает меня начальник.

«Слово Божие, говорю, Ваше благородие, читаем, мо­лимся».

«Это, говорит, можно каждому у себя делать».

«Можно-то, - говорю, - можно, да не так сподручно. Дрова не жгут каждое полено отдельно, а в печку сообща ставят, да ещё и подтопку кладут, надо и людей подтап­ливать, очень уж мы остыли, ваше благородие».

«Ну и какой же толк из вашей молитвы?» - спраши­вает дальше начальник.

«Толк, - отвечаю, - большой. Приходят люди с разны­ми неудачами души и тела. молятся с верой, и по вере их чудеса бывают».

«Чудеса? - рассмеялся начальник. - Какие чудеса? Разве теперь чудеса бывают?»

«А почему, - отвечаю, - нет? Разве Бог переменился? Я так полагаю, что чудеса всегда есть и будут. Думаю, что и сейчас у нас творится чудо».

«Как? Тут? Чудо? Какое?»

«По-моему, большое. Вы - начальник полиции, а я -простой мещанин. Сидим мы с вами в сыскном отделе­нии и о Господе Боге говорим, о Его святой воле, о мо­литве, о чудесах. Разве это не чудо? Я полагаю - чудо».

Начальник помолчал, посмотрел на Меня. Подумал-подумал да и говорит:

«Иди с Богом. Только сыщи батюшку, который бы на­блюдал за Тобой, поручился бы за Тебя, за то, что у Тебя нет ничего неправильного».

«А что у Меня может быть неправильное? - обра­тился Братец Иоанн к о. Ивану. - Я вот и крест нароч­но ношу на груди, чтобы все видели, что Я православ­ный, а никто - нибудь. Вас же, о. Иван, прошу, будьте ми­лостивы, побывайте у нас на собрании, поглядите, что и как у нас. Что не так - укажите. Буду очень благода­рен».

О. Иван заинтересовался посетителем. По всему, что рассказывал Братец Иоанн, выходило, что если его одного оставить, то он, может быть, и спу­таться в чём, а если его с любовью взять под пастырское руководство, он будет очень и очень полезен церкви.

О. Иван время от времени стал бывать на собраниях Братца Иоанна.

священник на Беседе у братца

Собрания были людные и интересные. Собирались на окраине города, в слободке за ручьём на горе, где юти­лась вся городская беднота: возчики, катали и другие чер­норабочие. Собрания были вечерние, после окончания ра­бот, когда все успевают вернуться домой.

Большой вместительный флигель во дворе шорника, приютившего Братца Иоанна, был, кажется, специально приспособлен к собраниям. Все перегородки и стены были разобраны, и комната получилась одна во всю ши­рину и длину флигеля.

Вдоль одной стены висели десятки больших и малых икон с горящими лампадами. В углу, на возвышении, было подобие аналоя, за которым на стуле садился Бра­тец Иоанн, и вдоль всей комнаты тянулись длинные по­перечные лавки для народа.

Народ собирался обыкновенно молча. Входили с со­средоточенными лицами. Истово крестились на иконы и садились, где было свободно. Сидели так же без разго­воров, видимо, каждый был занят собою, своим внутрен­ним мiром. Кое-кто тяжело вздыхал. Слышались возгла­сы: «О, Господи!.. Прости и помилуй!»

Собрание начиналось молитвой. Братец Иоанн пред­лагал всем пропеть: «Отче наш», «Царю Небесный», «Ве­рую», другие молитвы.

Затем садился и начинал речь. Вначале читал что-ни­будь из Евангелия, а потом читанное пояснял. О. Иван в первый раз, когда был на собрании, услышал чтение об исцелении Иисусом Христом прокажённых, как они про­сили: «Иисусе, Сыне Божий, очисти нас!»

Прочитав Евангелие, Братец Иоанн пристально осмот­рел собравшихся и сказал:

- Прокажённые - это мы. На всех на нас проказа. Сами мы в проказе и других заражаем. И пьянство, и разврат, и воровство, и драки, и брань. Господи, какая брань! Дал Господь человеку язык, способность говорить, и чем мы этот язык мажем, в какой грязи пачкаем, на что чудный Божий дар употребляем. Ни птицы, ни рыбы, ни звери, ни какое другое Божие творение не имеют дара слова. Одного человека Господь наградил, и каких только руга­тельных, скверных слов люди не придумали, какого гноя с языка не выдавливают. По улице идёшь, на работе ли люди, смотришь, дома ли, в семье среди малых детей си­дят, везде у всех язык в проказе. В проказе и глотка, гор­тань, внутренности. Иов прокажённый сидел на гноище и скрёб черепками болячки: столь зудели они. Так и у нас прокажённая гортань, зудит и льёт в неё поганое пойло, обжигает дьявольским огнём, плещет в неё из черепков водку. Есть семья - разбивает её из-за водки в черепки. Дал Бог здоровья - треплем и его, бьём вдребезги из-за того же сатанинского питья.

Поможет Господь найти место, занятье какое, службу - и это положение себе водочной бутылкой разобьём в черепки. И жизнь свою, и жизнь ближних, и здоровье, и честь, и достаток - всё в черепки, всё загноим, лишь бы смазать водочным гноем привыкшую к нему прокажён­ную гортань. Зудит в нас пьяная болячка, чешется, покоя не даёт. В проказе и руки, в проказе и глаза, в проказе и ноги, в проказе и всё тело. Чего вы только скверного не передумаете на своём веку, в какой грязи свои мозги не переваляете?

Что если бы можно было снять со всех вот тут собрав­шихся верхушку черепа и взглянуть на мысли, которые пробегают там.

В больших городах жалуются, что маленькие речки и канавки, которые протекают среди людных домов, и куда ото всюду спускаются нечистоты, пахнут очень, что они гниют и заражают воздух. Речонки наших мыслей, пола­гаю, ещё хуже загрязнены - и смрад от них ещё больше.

Прокажённые глаза не видят чистого Божьего света, в них не видится Божья красота. Всё Божье в человечес­ком глазе выела проказа. Посмотрите, на что смотрит человеческий глаз и что из глаза смотрит у него? Зависть, жадность, похоть, злость. Посмотрит мужчина на жен­щину и всю обольёт её гноем, увидел чужое счастье, и помутнеет сейчас, в глазу запрыгают бесы, злоба зальёт всего через край.

А руки, а ноги! На какие грязные дела вас ноги ни но­сили, какие смрадные дороги они ни топтали! Каких га­достей своими руками ни сделали! Жена, дети, иногда старики - мать и отец - ждут от тебя ласки, привета, а ты бьёшь их своею грубою рукою.

Ведь все вы сквернили свои мерзкие руки о дорогие, созданные Богом, человеческие тела, - с возмущением говорил Братец Иоанн. - Все вы - сквернецы, скверни­ли руки побоями о чужие тела, сквернили воровством о чужое добро. Везде сквернили, всё - скверна. Ни одного живого места нет без скверны, ни одного чистого дня во всей долгой жизни. Прокажённые! Прокажённые!

Слова Братца Иоанна раздавались отрывисто, как вы­стрелы из ружья, проносились по комнате, как свист бича, и, казалось, били не только душу слушателей, а вырыва­ли из неё куски.

Слушатели забыли о других. Им, каждому и каждой, чувствовалось, что Братец Иоанн говорит только одному ему или ей, что это с его или с её прокажённых гнойных ран срывает он повязки и обмывает едким лекарством. Многие плакали. Угрюмые и сосредоточенные лица смяг­чались; сердца, как земля весной под ярким солнышком, оттаивали и после тёплого дождя размякали.

Братец Иоанн сам дошёл до высшего одушевления и не говорил, а как-то выкрикивал:

- Что же мы так и останемся с проказой своей? Про­кажённые в Евангелии не остались. Они пошли к Иису­су и молили очистить их: «Иисусе, Сыне Божий, очисти нас!» Пойдём за Ним и мы ко Христу, будем, как и они, молить: «Иисусе, Сыне Божий, очисти нас!»

По комнате пронеслось: «Иисусе, Сыне Божий, очис­ти нас!»

Братец Иоанн встал и сказал: «Пропоём молитву Иисусу».

Слушатели поднялись, как один человек, и запели: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй нас». Это было не пе­ние, это был выстраданный крик сотни измученных про­кажённых душ.

Люди страдали от своей проказы, видели Христа, хо­тели подойти к Нему и не смели. Молили издали: «Иису­се, Сыне Божий, помилуй нас!» Они пели раз другой, третий, и каждый раз в молитве слышался молитвенный вопль прокажённой толпы: «Иисусе, Сыне Божий, по­милуй нас!»

 О. Ивану вдруг припомнилась вся жизнь со всеми её мелочами, прорухами, мусором и гнилью, и он почув­ствовал, что и он тоже прокажённый, и он вместе со все­ми не пел, а молился: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй нас!»

Сколько раз толпа пропела молитву, вряд ли кто заме­тил, только кончили пение вдруг все сразу, как будто пели не сотни людей, а один человек.

«У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа», - вспомнилось почему-то о. Ивану из книги Дея­ния Апостолов слова о первых христианах.

Идучи на собрание, он думал, было, собирался и сам что-нибудь сказать, но теперь на собрании после общей последней молитвы чувствовал, что больше уже нечего говорить: всё сказано.

«В сердцах их Сам Бог заговорил. Что тут прибавит человеческое слово?» - думал о. Иван.

Братец Иоанн после молитвы молчал, молчали и слу­шатели, они, почти все опершись локтями на колени, тихо плакали.

«Теперь Христос с ними, - думал о. Иван, - каждый вдвоём: Он и Христос. Третий между ними лишний».

О. Иван не стал дожидаться, что будет дальше, и поти­хоньку незаметно вышел. Дорогой он думал о виденном, о настроении толпы, о речи Братца Иоанна. «Говорит простые, даже грубые слова. Мысли давно известные, а как действуют! - разсуждал про себя о. Иван. - Вот где сила Слова и настоящее красноречие. Во внутренней вере, в силе религиозного чувства и одушевления».

О. Иван вспомнил простые речи Апостолов, записан­ные в книге Деяний Апостолов и Апостольские посла­ния. Какая так же простота и вместе - какая сила! Дальше он вспомнил семинарскую науку с её схолас­тикой, закованной в толстую броню немецкого бого­словия, и ему вся эта книжная мудрость книжных лю­дей показалась такою ненужною, такою жалкою, такою пустою и скучною трухою.

«Сидим мы годы за книгой, учёные мужи читают нам велемудрые лекции, а выйдем мы в жизнь, нас и слушать никто не хочет», - думал о. Иван. - Не знаем, как и по­дойти к людям, а неучёный Братец Иоанн своим словом двигает души целой толпы».

«Ох, - грустил он, - судно-то у нас большое, а воды мало. Мы и сидим на мели. Сняться бы нам поскорей. Больше бы живой воды!»

О. Иван решил начать беседы в ночлежном доме.

 

Petrov.gif (39884 bytes)

Григорий

Спиридонович

ПЕТРОВ

(1868-1926)

 

Григорий Спиридонович родился в 1868 году в Ямбурге (ны­нешнем Кингисеппе) в семье мелкого торговца. Отец его содер­жал постоялый двор - трактир с местами для ночлега и двором для лошадей. Вращался маленький Гриша среди рабочих, кресть­ян и босяков. Тяжёлые сцены семейной жизни удручали. Рос он впечатлительным мальчиком, тянущимся к природе.

Проявившиеся рано исключительные способности, пытливость и любознательность, побудили родителей отдать его в Нарвскую гимназию.

По окончании гимназии Григорий поступил в духовную семи­нарию, по завершению учёбы в которой был направлен настояте­лем церкви при Михайловском артиллерийском училище.

Всесторонне образованный, гуманный священник, чистый хри­стианин, пастырь-демократ, он строит свои проповеди на новых началах и является учителем новой проповеднической школы. От­бросив официальную семинарскую риторику и устаревшую схо­ластику (формальное знание, оторванное от жизни), он в своих проповедях касается и науки, и искусства, и промышленности, и социальных вопросов, семейных, государственных и международ­ных отношений.

Эти проповеди принесли ему популярность. На проповеди его стали приезжать лица из высшего круга. Молодой священник ста­новится любимцем «сильных мiра сего».

Его приглашают воспитателем детей Великих князей Павла Александровича и Константина Константиновича. Ему намекают,

что перед ним блестящая дорога и деликатно просят не увлекать­ся демократизмом, не гнаться за любовью рабочих и крестьян, не говорить так много о тёмных сторонах жизни. Священник Петров с ужасом увидел искушение и с презрением отверг эти речи.

Он - священник бедных не захотел стать священником бога­тых. Об этом он пишет статью в своём сборнике «Камо грядеши?» Настроение высших сфер к о. Григорию Петрову резко измени­лось. Его стали преследовать.

Священником Петровым написана масса книг и брошюр на фи­лософские, богословские и политические темы. Свою литератур­ную публицистическую деятельность отец Григорий Спиридоно-вич начал в 1893 году в газетах «Русское слово» и «Правда Бо-жия», в журнале «Вестник трезвости».

Вот книги, написанные о. Григорием Петровым: "Евангелие как Основа жизни" (20 изданий), "По стопам Хрис­та" (10 изданий), "Школа и жизнь" (8 изданий), "К Свету" (5 из­даний), "Братья-писатели" (5 изданий), "Церковь и общество", "Запросы современной церкви", "Великий пастырь", "Не с того кон­ца", "Лампа Алладина", "Город и люди", "Камо грядеши?" (1907 г.), "Думы и впечатления".

Особую вражду вызвали его проповеди, привлекавшие в ауди­торию о. Григория Петрова весь Петербург. Священник Бога жи­вого оказался не по душе служителям церковной бюрократии.

В 1901 году Церковь отлучает Льва Толстого. О. Григорий Пет­ров резко выступил, признав неправильным полицейское вмеша­тельство в дело совести и отстаивая свободу совести. Тогда был поднят вопрос в святейшем Синоде о лишении священника Пет­рова духовного сана и об изъятии из обращения книги «Евангелие как Основа жизни», он был лишён права читать лекции и ему было предложено бросить публицистическую деятельность.

Высшее монашество не могло простить дерзкому священни­ку его обличений. Ведь Григорий Спиридонович выступал про­тив патриаршества, как новой формы закабаления духовенства, и за отстаивание необходимости созыва церковного собора и за протесты его против гнёта монашества над Церковью и её слу­жителями.

Синод начал знаменитое «дело» священника Петрова. «Дело» это совпало со временем предвыборной агитации при выборах в Государственную Думу в 1907 году. О. Григорий Петров был включён в список выборщиков. Консистория, не допросив обвиняемо­го, постановила сослать Григория Спиридоновича на клиросное послушание на три месяца в Череменецкий монастырь и запре­тить ему «вредную» публицистическую деятельность.

14 февраля 1907 года он уехал в монастырь, со смирением при­няв решение и приговор. Проводы его превратились в грандиоз­ную манифестацию. Его чествовали на вокзале все его поклонни­ки и почитатели. 16 февраля его избрали в члены Государственной думы от столицы России Санкт-Петербурга.

Перечень газет в 1907 году со статьями Петрова и об о. Григо­рии Петрове: "Биржевые ведомости", Вестник трезвости", "Прав­да Божия" (1905-1906), "Речь", "Русь", "Русское слово", "Самарс­кий вестник", "Слово", "Телеграф", "Товарищ".

Братец Иоанн и священник Г. Петров

По возвращении в Санкт-Петербург Братец Иоанн вновь про­должал свою деятельность по отрезвлению людей. Беседы Братца находились под контролем. На этот раз присутствовал священник Петров.

Вскоре в журнале «Затейник» появилась статья священника Г. Петрова: «...Что тут добавит человеческое слово? Теперь Хри­стос с ними. Каждый вдвоём: он и Христос. Третий между ними лишний».

Священник Г. Петров с глубоким пониманием относился к Брат­цу Иоанну. В 1900 году Братец напишет два письма о. Григорию Петрову из Суздальской крепости.

Из письма 43: «Прошу, защите Меня».

Из письма 48: «И будут помнить и ценить Вашу заботу о народе, пасомом Вами жезлом правды, во дворе Господнем, и во славу Но­вого Израиля, по писанию: "Пастырь добрый полагает жизнь Свою за овец" (Иоанн, 10,11)».

Ваше имя со словом Евангелия светит, как утренняя звезда, светит сидящему народу во тьме, в тени смертной. Через Вас воссияет Свет Великий. И ныне Я Свидетель о Вас, вот ваши дела Мне сделанные: был узник - не возгнушались Мною, был в темнице и странником - приняли Меня. Вы не стыдились уз Моих, а посему и Я не устыжусь свидетельствовать, когда придёт Судия Праведный».

Дружба Братца Иоанна и о. Григория Петрова была очень трогательной.

Создалось странное положение: член Государственной Думы находится в ссылке в монастыре. Синод в течение двух дней обсужал вопрос, как поступить с Петровым в случае, если он в качестве члена Государственной Думы вернётся из монастыря без разрешения церковной власти? И Синод решил занять вы­жидательную позицию.

21 февраля 1907 года Государственная дума обратилась к митрополиту Антонию с просьбою о разрешении священнику Петрову возвратиться из ссылки для присутствия в Госдуме. И высшее духовенство повело игру.

Сам о. Григорий Петров не понимал, как духовная власть решается задержать его, раз он избран членом Государствен­ной Думы. На все ходатайства он пишет: «Я полагаю, что моё безмолвное пребывание в Череменце, в дни думских заседа­ний, для народа будет самой сильной речью, какую только мог бы сказать».

В Луге и окрестностях монастыря только и говорили об из­гнаннике. Началось паломничество из всех окрестных дере­вень, Санкт-Петербурга, Пскова.

Высоких гостей о. Григорий приветствовал так: «Простите, не могу угостить Вас вином. Нет у меня. Сам никогда не пью».

В газете «Речь» читаем: «Здесь живёт... депутат Думы, та­лантливый писатель и проповедник, интеллигентнейший из сонма столичных священников, для которого не нашлось луч­шего места».

В 1926 году в одной из газет появилось сообщение, что про­живая во Франции, в Париже, умер священник Г. Петров. Бра­тец на это сказал: «Такому великому священнику не нашлось места в России, пришлось за границей умирать».

На главную страницу